Андрей, 55 - 24 марта 2012 19:51

Она где-то есть. Она курит и цедит пустырник.
Он ей говорил – это вредно мешать. Не послушала.
Он ей помогал. Вымыть пол и устроить квартирник,
С собакой гулял и взбивал мимоходом подушки.

Она обожала Ли Перри и темное пиво,
И если он ночью звонил, не брала никогда.
Он утром смеялся: С кем ты зависала, милая?
Она отвечала: Да ангел гостил, как всегда.

Он спал на диване, курил на балконе, пел в душе.
Она наблюдала, закутавшись в шелк простыни.
И если б соседи вдруг взяли стакан и подслушали,
У них бы калачиком сразу свернулись уши
От этой тяжелой и острой, как нож, тишины.

Их помнят обои и гладкость оконных проемов.
Она рисовала закат, он следил – улыбнулась? -
Казался то сфинксом, а то предводителем гномов,
А то королем всех версальских фуршетов-приемов.
Она б оценила, ну, если бы вдруг обернулась.

Он как-то спросил: «А ты веришь, что есть что-то вечное?
Действительно вечное – в бренном и смертном… в людском?»
Она отвечала: «Ну, если я вдруг это встречу,
Ты первый, кому позвоню». И, застыв над мазком,
Его долгий взгляд отбивала белесым виском.

Когда он исчез? Она даже не сразу заметила.
Поняв, убеждала себя – и смогла убедить.
Потом позвонила себе – и сама же ответила:
Он здесь не живет. Да и разве он мог здесь жить?

Она где-то есть. Она курит и цедит вино.
Ну, знаете, нервы, работа и творческий кризис…
А ангел не впущенный греет ее окно,
Свернувшись калачиком белым у края карниза.
(с)