Иноир, 67 - 1 мая 2013 12:53

Она появилась неожиданно, как бы материализовалась из неспешной атмосферы Летнего сада, сотканная из противоречий, которые глаз видел, а мозг объяснить не мог. Лицо одновременно и гладкое, и морщинистое, волосы абсолютно седые, но как бы подсвеченные изнутри приятной синью, наряд - не современный, но и не позволяющий вычислить: моду каких лет он представляет, шляпка с вуалью на её головке казалась такой же естественной, как форменная фуражка на моей голове, ощущение обилия прожитых ею лет напрочь перебивалось девичьей фигурой, осанкой и какой-то особенной манерой держать голову, что мне сразу же захотелось ей козырнуть, как комендантскому патрулю. Синие, именно синие, глаза просветили меня насквозь, ощущения были какие-то странные, я вдруг почувствовал себя на пороге перемен, не понимая ни их природы, ни их источника.
Фея - почему-то подумал я.
- Давно ждёте?
- Николая Александровича? Сегодня уже минут сорок, а так он уже четвёртую неделю не появляется...
- И не появится.
- Почему?
- Он умер.
Это было сказано каким-то особенным тоном, которого раньше я никогда не слышал. В нём не было ни печали, ни скорби, ни равнодушия, с которым вагоновожатый объявляет: "Конечная, дальше вагон не идёт", в нём была констатация, фиксация, он был верстовым столбом на дороге жизни, на котором вместо какого-то там числа нужно было написать:" Николай Александрович умер".
Мне было искренне жаль старика. Мы познакомились в сентября 1973 года, когда я, новообращённый ленинградец, после поступления в военную академию, тупо пялился на статую Екатерины II. Он, почувствовав мой интерес, сам подошёл ко мне и стал рассказывать о памятнике такие подробности, как будто бы сам его отливал, и у меня сложилось впечатление, что, по крайней мере, лет двадцать он прожил как подданный Екатерины Великой. На следующей неделе я нарочно посетил "Катю", Николай Александрович был на посту и мы пошли смотреть место, где была возведена часовня во счастливое спасение царя Александра, которую в тридцатом году сломали большевики. Мы подружились и, если позволяла служба, каждую субботу по несколько часов общались. Через три месяца я понял, что могу водить экскурсии по Летнему саду. Но 85 лет... Николай Александрович был первым моим другом, которого я потерял навсегда, и я только сейчас это понял. Из состояния некоторого забытья меня вывел голос.
- Теперь Вы будете встречаться со мной, господин юнкер.
Это прозвучало для меня как-то отстранённо, фоном. Мне было всё равно: кто ко мне обращается, зачем. Поражённый своим открытием я думал лишь о том, что я должен был бы сказать, но не сказал, во время своей последней встречи со своим другом.
Но мозг помимо моей воли начал анализировать поступившую информацию, появилось раздражение - кто смеет мне приказывать? Удивление - кто этот смельчак? Недоумение - потому что я уже знал, что выполню этот приказ. Ощущение, что я столкнулся с чем то новым, абсолютно неизвестным, до поры до времени существовавшим где-то там: в параллельном мире, на другой галактике, было неожиданным, взявшимся ниоткуда. Впоследствии я ещё несколько раз в жизни испытывал что-то подобное, в основном при общении с иностранцами, когда понимал, что вижу перед собой человека мир которого ни где не пересекается с моим, его как бы не было для меня, и сейчас, в эту секунду решается: столкнутся они и разлетятся в разные стороны или каким-то невероятным образом зацепившись друг за друга начнут дальше существовать как единое целое.
Предвкушение, радость, смятение и ещё тысяча других чувств, когда группами, когда поодиночке, блуждая в моей голове, перевели её в состояние, в котором последний раз я был, получив хорошо акцентированный удар слева в челюсть. По-моему, я даже начал трясти головой, что бы стряхнуть это наваждение.
Когда я пришёл в себя, снизу вверх из под самой кромки вуали на меня смотрели синие, чуть насмешливые, глаза, чуть насмешливые, потому что знали, что я сейчас скажу.
- Я курсант, а не господин, и точно не юнкер! - пытаюсь скрыть своё смущение демонстрацией некоторой язвительности.
- Я вижу разницу.
- Что, так велика?
- Приблизительно, десять сантиметров.
- ?
- Именно на этом расстоянии Ваша левая нога отстоит от правой.
Какая-то сила мгновенно заставили меня принять строевую стойку, подтянуть живот и выпятить грудь. Стало трудно дышать. Я чувствовал, что меня программируют, но не сопротивлялся, не мог и не хотел.
- То, что Вы умны, у Вас написано на лбу... Большими буквами...Настолько большими, что даже сдвинули Ваш головной убор...
Мгновенным движением я направил фуражку на законное место: два пальца выше бровей, она, действительно, несколько сползла мне на глаза. Господи, объясни, что со мной происходит?
- А теперь я могу прочитать ещё одну надпись: Вы не безнадёжны...
- Не слишком ли много плакатов для одного лба?- странно, я, кажется, пытаюсь говорить с ней, как с ровесницей, она по моему тоже.
- То что Вы прочитали, я знаю: прочитали, в моих глазах не последняя информация, а они много меньше Вашего лба. Кстати, Вам очень пошли бы маленькие аккуратные усики...
- Нам не разрешают.
- Хорошо... Я буду их представлять.
Я кое как отдышался и ясно понял: я не знаю, что мне делать, что говорить, внутренне приготовился к очередному уколу ,странно, но даже мысленно я ни разу не назвал её старушкой, хотя готов был поспорить на миллион, что ей за семьдесят. Чёрт, что у неё за духи? физически ощущаю, как остатки здравого смысла вытекают через ноздри.
Надо что-то предпринять, но что; по-моему, она, что она?.. Издевается - нет; насмехается - тоже нет, но действует по плану, это очевидно, при этом странным образом заранее знает, как я себя поведу и что скажу.

• 
• 
•