Тана, 63 - 18 февраля 2008 13:00

[COLOR=red]ПРО ЖОПУ, ПИВО И ДУРОБАБ.

ПОСТ СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ.[COLOR=darkblue]
[COLOR=darkblue]
Когда я была молода и красива, когда в моде были лосины, сиреневая помада и джинсы опёздальских цветов – меня вожделели все аборигены посёлка N, неподалёку от которого мой дед-инвалид получил когда-то свои законные шесть соток. Мода на ватники и телогрейки, царившая в нашем садоводческом товариществе «Родина» вызывала у меня кислую отрыжку, поэтому местным Жаном Полем Готье стала именно я.

Это я заставила всех девок-дачниц шляться по лесу на каблуках и в кожаных юбках.
Это я пугала мальчиков-дачников мэйк-апом «Авария – дочь мента».
Это я наращивала ресницы, кроша ножницами вату в мамину Ленинградскую тушь «Плюнь-намажь».
А ещё у меня были джинсовые шорты как у Сабрины. Джинсы-трусики. Сильно рваные. Увешанные ключами от пивных банок.

Я была неотразима ни в одной луже, и поэтому мой дедушка-ветеран огуливал меня по горбу костылём, за то, что с восьми часов вечера, и до двух ночи включительно, под окнами нашей дачи стоял свист молодецкий, вопли: «Лидка! Выходи, бля, гулять!», рёв мотоциклов; и за суицид, происходивший под окном дедовской спальни раз в неделю. Суицид всегда происходил с ушастым мальчиком Петей, которому пора было идти в армию, а он не мог туда пойти, не будучи уверенным, что я его буду ждать оттуда два года. Я не хотела ждать мальчика Петю. Я вообще никого и ниоткуда ждать не хотела. Я хотела покорять дачу и окрестности джинсовыми трусами, и гладкой попкой без признаков целлюлита. Петя впадал в уныние и отчаяние.

И, вооружившись старым бритвенным лезвием «Нева», удрученно пилил себе запястья, сидя во моём саду под облепихой, и пел:

- О, маленькая девочка, со взглядом волчицы,
Я тоже когда-то был самоубийцей…

Дед открывал форточку, и наугад тыкал в облепиху костылём. И всегда метко. Ибо не зря носил Звезду Героя. Петя спасался бегством, а через неделю снова пел песни под облепихой. А я понимала, что Петя меня недостоин, и ждала ЕГО. Того, кто оценит мой мэйк-ап и шорты по максимальной шкале красоты. Поздним вечером, нарисовав сиреневой помадой влажную похотливую улыбку, и надев майку с Микки-Маусом, мы с подружкой Мариной пошли к партизанам. То есть, в город за пивом. Город славился своим пивом и аборигенами. Мы надеялись получить и то, и другое. Желательно, бесплатно. Пиво мы себе купили сами, а аборигенов пришлось поискать. Искали долго. Часа полтора. И все-таки, нашли.

Два стриженных затылка сидели на бревне, и пили водку. Мне понравился затылок справа. Я подкралась к вкушающим освежающий напиток, и дружелюбно рявкнула:

- Откройте мне пиво!!!

Левый затылок уронил пластиковый стаканчик, куда струйкой вливал нектар из мутной бутылки правый затылок, и вскричал:

- Сукабля! Я тебе щас череп вскрою без наркоза, нах!

Маринка испугалась, и тут же села пописать под куст. А я не испугалась, потому что знала, что у меня майка с Микки Маусом, и помада очень модная в этом сезоне. Правый затылок обернулся порывисто, страстно, и в его движении угадывалось сильное желание выбить мне зуб. А я улыбнулась улыбкой Чеширского кота, и добавила:

- Пожалуйста…

Затылок оценил мою майку и помаду, поэтому просто плюнул мне на мои новые туфли, и вежливо процедил сквозь зубы:

- Давай, бля, свою мочу. Открою.

Из-под куста вылезла ещё одна бутылка. Затылок посмотрел туда, откуда она вылезла, сморщился, но и вторую бутылку открыл. За это время я уже успела оценить затылок в анфас и в профиль, и он мне понравился. Поэтому уходить я не спешила, и развязно предложила:

- Мальчики, а вы нас до дома не проводите. Мы дачницы…

Кодовое слово было произнесено. Дачницы. Местные аборигены делали стойку на это слово. Ибо все они хотели женицца на дачницах, и жыть в Москве. Но это оказались неправильные аборигены. Потому что они хором ответили:

- А хуле вы тут делаете, дачницы? Идите нахуй.

Маринка снова пописала, натянула трусы, и двинула в сторону нашего посёлка. А я осталась. И, с нажимом, повторила:

- А нам страшно идти одним. Понятно? Меня зовут Лида, я знаю Витьку Лаврова, и меня непременно надо проводить до дома. Ага.

Абориген, вызвавший у меня симпатию и лёгкое сексуальное возбуждение, сплюнул себе под ноги, и трезво ответил:

- Вот пусть Лавров тебя и провожает. Чё ты до нас-то доебалась, чепушила?

Маринки уже и след простыл. Микки Маус померк на моей плоской груди, а помада осталась на горлышке пивной бутылки. Аргументы закончились. Я развернулась, и неудачно вляпалась в говно. Вполне возможно, что в Маринкино. Она долго сидела под кустом. Наклонилась, чтобы вытереть туфлю о траву, и явила миру жопу в джинсовых трусах. С тех пор я уверовала в то, что жопа – это лучшее что у меня есть. Потому что тут же почувствовала на ней чьи-то руки, и голос, принадлежащий симпатичному аборигену, вдруг сказал:

- Где, говоришь, ваша дача?

Продолжение следует....



[/COLOR][/COLOR][/COLOR]

• 
• 
•