Ruby, 48 - 3 февраля 2010 19:53

в то время весь мир бесился из-за гроба Господня. Все знатнейшие феодальные сеньоры Европы закладывали земли и тащили к ростовщику фамильное серебро, чтобы снарядить отряд и, присо­единившись к великим армиям христианского мира, прославиться в священных войнах. Граф Луиджи раз­добыл денег теми же способами и ясным сентябрьским утром, вооружившись секирой, амбразурой и ревущей кулевриной, выехал через шишак и забрало своего донжона во главе отряда, состоявшего из таких хри­стианских разбойников, каких не видывал мир. При нем был его верный меч Экскалибур. Прекрасная гра­финя и его юная дочь, заливаясь слезами, помахали ему вслед с боевых таранов и контрфорсов замка, и счастливый граф галопом помчался вперед.
Он напал на соседнего барона и захваченной до­бычей завершил свою экипировку. Затем он сравнял замок с землей, перерезал всех его обитателей и от­правился дальше. Вот какие молодцы живали в незаб­венные дни рыцарства! Увы! Никогда больше не вер­нутся те славные дни.
Граф Луиджи всячески отличался в Святой Земле. В сотнях битв он кидался в самую гущу кровавой сечи, но его добрый Экскалибур неизменно выручал его, хотя не всегда мог уберечь от тяжких ран. Его лицо загорело от долгих переходов под сирийским солнцем; он изнывал от голода и жажды, томился в тюрьмах; чах в гнусных чумных бараках. И много-много раз он вспоминал о своей любимой семье, оставшейся дома, и думал: «Как-то они там?» Но сердце его отвечало: «Мир тебе! Разве не брат твой хранит дом твой?»
Пришли и прошли сорок два года; священная война была выиграна; Готфрид воцарился в Иерусалиме; хри­стианское воинство подняло знамя креста над гробом Господним!
Смеркалось. Пятьдесят арлекинов в развевающих­ся рясах медленно приближались к замку, они еле брели, так как путешествовали пешком, а пыль на их одежде свидетельствовала о том, что они идут издале­ка. Они нагнали старика крестьянина и спросили у него, могут ли они надеяться, что в этом замке их из христианского милосердия приютят и накормят, а так­же пе будет ли им милостиво разрешено дать неболь­шое нравоучительное представление, «ибо, — заверили они, — в нем нет ничего, что могло бы оскорбить са­мый требовательный вкус».
— Святая мадонна! — молвил крестьянин. — С раз­решения ваших милостей, вам с вашим цирком лучше убраться отсюдова куда подальше, чем искать приюта своим усталым костям в здешнем замке.
— Что говоришь ты, плут? — воскликнул главарь монахов. — Объясни свои наглые речи, или, клянусь пресвятой девой, ты пожалеешь о них!
— Не гневайся, добрый скоморох, я лишь сказал правду от чистого сердца. Призываю в свидетели Сан-Паоло: коль храбрый граф Леонардо будет выпивши, он швырнет вас с самого высокого парапета! Увы, увы, настали печальные времена, добрый граф Луиджи не правит здесь более.
— Добрый граф Луиджи?
— Он самый, с разрешения вашей милости. В его времена бедняки благоденствовали, а богачей он при­теснял; о налогах никто и не слыхивал, отцы церкви тучнели от его щедрот, путники приходили и уходили, и никто не чинил им помех; и всякий мог гостить под его кровом, встречая радушный прием, и вкушать его хлеб и вино. Но увы мне! Миновало уже сорок два года с тех пор, как добрый граф уехал сражаться под знаме­нем креста, и уже много лет о нем нет вестей. Говорят, что солнце Палестины сушит его кости.
— А теперь?

• 
• 
•