ELLE, 38 - 23 июля 2010 19:29

Я прочитала о награждении лучших докторов страны, а потом оставила очень сдержанный комментарий, пошла на кухню и выпила водки. Я даже сначала не поняла, что так резануло по моему сознанию. Почему я сижу, думаю не очень хорошо об этом всём, почему я не очень долюбливаю это вот все и хочу сгрызть Путина и Медведева (ведь не смогу же, кишка тонка!). Почему там, в этом посте, так мало комментариев – я понимаю.




Понимаю. Да еще как – шкурой. Шкурой того, кого учил и правда очень хороший врач. О нем все напрочь забыли, но я до сих пор хожу с его неврологическим молоточком. С тем, который он мне подарил. Этот человек учил меня, еще студентку, шить послойно глубокие раны. Благодаря ему я могу похвастаться тем, что я могу написать любой осмотр, любой статус, что локальный, что прэзэнс – похер. Потому, что его, этого прекрасного, но пьющего, неудобного, нейрохирурга, видимо, никто особо не воспринимал, кроме меня, молодой студентки 1-го меда.

Как я его увидела первый раз – убей меня не помню. Во-первых, когда я оказалась в приёмном отделении травматологии гор. больницы 67, я вроде как работала в реанимации, этажом выше. А «сманило» меня вниз то, что и сманивает всех студентов – новизна, разнообразие и пр. и пр. Я помню, что увидела хромающего человека, с бородкой, ругающегося матом, который сыпал искрометными анекдотами и байками.
И я, когда посмотрела, как он работает, влюбилась в него.
Не ссыте, как в профессионала с большой буквы. Я тащилась от того, КАК он умеет все это делать, как ставит диагнозы, как он готовится к операциям. А потом был такой день…
День был клёвый. Первое сентября, лето прошло, запах осенних первых листьев. Не помню, каким участком мозгов я думала, когда вдруг обнаружила, что еще я работаю в 67 и надо б график узнать и согласовать.Погрузилась на троллейбус и поехала. С одной целью: график узнать.

Я завалила в приёмное отделение. Ну конечно, там мне все были рады, мы выпили чаю. И вот, ничего особо не намечая, иду себе куда-то по коридору приемного этого, да встречаю заведующего.
- Добрый день.
- Здравствуйте, Игорь Алексеевич.
- А что это ты здесь делаешь, а?
- Да вот, график списать заехала…
- Ты это… Что ты ходишь, иди, переоденься. И на «трепанашку» помойся. Давай. Быстро.

К этому моменту я шила раны в перевязочной. На операциях – не стояла. Уверяю, я падала в операционной без сознания, мне становилось плохо, вашу мать, я потом узнала, что то, что со мной было, называется вазовагальным пароксизмом…
И еще. Тогда нейрохирург на приёмное был один. Трепанацию одному сделать нереально, так что «вторым» шел травматолог. А если «завал» у трахматологов – фельдшер, или студент. Я поняла тогда, что я ЭТО не умею. И, что очень естественно, обосралась со страху, так как думать было некогда.

Я не помню, кому я жаловалась на жизнь и говорила о своем испуге. Наверное, у меня в тот момент было просто «коридорное» зрение. Я помню, что кто-то мне сказал: типа не ссы так, это – Львович, он всё тебе подскажет, всё будет хорошо…

Всё получилось. Я не облажалась, знания, полученные в перевязочной, никуда не ушли, по-моему, если память не изменяет, пациент выжил.

А потом мы как-то сдружились. Мы работали в одном отделении. Я еще не раз и не два ходила с ним на трепанации. Больные не всегда выживали, но, уверяю Вас, он делал для них не просто всё, а даже более того. На экстренной декомпрессивной трепанации черепа клипировал аневризмы… Вытягивал. И у него выживали. Больше, чем у всех.

Потом я свалила на скорую и мы не виделись два года. Но потом я пришла в родную 67.

А он не изменился. Он так же сыпал анекдотами, афоризмами и бухал спирт с водкой. Он посылал все на фиг, у него была такая же седая бородка, хромая нога, такое же чутьё на патологию в мозгах и золотые руки. Еще у него была жена, тварь, наркоманка и алкоголичка, которая в своём алкогольно-наркотическом бреду хотела его завалить большим ампутационным ножом. Она ткнула его снизу вверх в пузо, перерезала кишечник во многих местах, печень, желудок и лёгкие. Но это всё – полная херь по сравнению с тем, что она ему перерезала поджелудочную железу.

Я преклоняю колени перед той бригадой скорой помощи, которая его отвезла в ГКБ 67. Я не знаю, как они это сделали, но я молю всех богов, Всевышнего – тоже, чтобы у них так получалось всегда, а если они не работают, чтобы просто гордились тем, что они умеют. Они его не только живым довезли, но и относительно стабильным, что позволило взять его «на верстак» и удачно прооперировать.

Я думала, что ему – пипец, я очень долго думала, что я ему скажу. Ну, перед тем, как его увидеть. А потом я пришла к нему в хирургию. Лежит. В трубках, дренажах. Попросил привезти ему станок. Обычный. Армейский, чтобы бриться. Я ему сказала, что рада, что он не погиб. И спросила, как, будет он в ментуру заявление подавать на эту дуру, которая его хотела кончить? А он ответил, что Бог – не фраер и всё-всё видит…

На следующий день его долбанутая жена оказалась в первой нейрохирургии с субарахноидальным кровоизлиянием в мозги. Видимо, Бог – точно не фраер.

Умер он от инфаркта. Говорят, умирал долго и мучительно, в отеке легких. Хоронило его не много народа, некоторых тоже нет в живых. Идиотку жену, так как она была дурна, обдолбана таблетками и безумна, мы «забыли» около морга 67й больницы, чтобы не убить её у могилы.

Его звали Лев Львович Крючков. Мой учитель. И я его в чём-то повторяю. И пользуюсь его, подаренным мне, молоточком. И, поверьте, мне абсолютно пофигу, кого награждает Медведев и Путин. Я за них просто рада.

• 
• 
•